Живи - Страница 40

Видение

Свежий воздух сделал свое дело, и я уснул. Мне привиделось, будто я — Бог, будто у подножия трона моего толпятся руководители партий и государств, мыслители, пророки, борцы за права и прочие существа, озабоченные судьбами человечества. Просят дать им указания насчет дальнейшего прогресса.

— Идите к людям, — говорю я, — и делайте то, что вы и делали до сих пор. По — другому вы делать все равно не будете. И не сможете. Понятие прогресса не входит в понятие Бога. Через много миллиардов лет, когда потухнет Солнце, кучка уцелевших землян будет мчаться в космосе в поисках подходящей для жилья планеты. И эти уцелевшие люди скажут, что все пережитое нами было оправданно, ибо вся история имела одну цель — дать возможность этой кучке людей уцелеть. Но не завидуйте им: им будет нестерпимо тоскливо, ибо у них не будет прошлого, а ожидающее их будущее будет повторением вашего прошлого. Будущего нет. Прошлого нет. Прошлое есть грех, а будущее — его искупление.

Единение с природой

Под утро запели соловьи. Из палаток выползли Солдат и Остряк. Заорали «Подъем!». Помчались к реке. С воплями плюхнулись в холодную воду. За ними не спеша последовал Фюрер, окунулся у берега и тут же выскочил обратно.

— Нет, это не для белого человека, — сказал он, с презрением посмотрев на Солдата и Остряка, плывущих кустарными саженками.

Женщины тоже обнажились. Они пробовали воду пальчиками ног, заранее повизгивая не столько от ощущения холода, сколько из кокетства. Слепой вытащил надувной матрац на солнечное место, раскинул на нем свое бледное и хилое тело, снял черные очки, подставил лицо лучам восходящего солнца. Теоретик сел рядом с ним, не раздеваясь. Они о чем-то стали говорить.

До обеда играли в волейбол. Загорали. Дурачились. Женщины готовили еду. Обед затянулся до ужина. За ужином опять пили, дурачились и восторгались природой.

Дискуссия о справедливости

Разговор о справедливости затеяла, конечно, Моралистка. На нее обрушился Фюрер.

— О какой справедливости может идти речь! — резко бросил он. — Возьмем такие примеры. Остряк и Солдат — здоровые и красивые ребята. Считается справедливым, что с ними путаются самые красивые девчонки из их окружения. Справедливо? А справедливо ли то, что судьба наградила их этими качествами, а других лишила? В чем провинились Робот и Теоретик, что судьба их обделила качествами, необходимыми для того, чтобы иметь на своем счету десятки покоренных сердец? У Гробового четырехкомнатная квартира в городе и дача. Справедливо? У директора комбината шестикомнатная квартира, дача в два раза лучше, чем у Гробового, служебная автомашина, своя автомашина. Справедливо? А чем обладают Сусликовы, Горбани, Кротовы? И что имеете вы? Гробовой считает свое благополучие справедливым сравнительно с вами, Сусликовы — сравительно с Гробовыми. А распределение наград и почестей? Как отбираются люди в герои, в депутаты, в знаменитости? Возьмите миллион житейских случаев такого рода, и в этом миллионе дай Бог наберется с десяток таких, которые могли бы служить образцами справедливости для Моралистки.

— Браво! — воскликнул Слепой. — Справедливость вообще есть устаревшее понятие. Ее и раньше-то никогда не было. Ее выдумали как средство хоть немного сгладить и ограничить буйство несправедливости. Причем это моральное средство привело к выработке правового самосознания и правового общественного устройства, которые лишь санкционировали и утвердили одну форму несправедливости как абсолютную справедливость.

— Что же остается? — не сдавалась Моралистка. — Все дозволено?

— Да, — сказал Фюрер. — Дозволено все, что не запрещено. Дозволено все, за что не следует наказание. Дозволено все, если тебе удается избежать наказания.

— А совесть?!

— Исторический хлам. Много ли вы видели людей с совестью? В отношении ничего не значащих пустяков людей с совестью полно. Но как только речь заходит о жизненно важных вещах, всякая совесть исчезает. Действуют лишь расчет, корысть, страх, зависть, тщеславие, подлость, ненависть… Добродетели оставляются на вооружении тех, кто барахтается на самом дне нашей помойки и не имеет возможности делать другим зло. Добродетель вообще есть неспособность использовать зло как средство самозащиты и успеха.

Мы все возмутились. Тогда Фюрер предложил эксперимент: пусть каждый из нас честно скажет, считает ли он себя человеком добродетельным. Наступила тишина. Все обернулись в мою сторону. Я тоже молчал.

— Если уж Робот молчит, — сказал Фюрер, — то должно умолкнуть все остальное человечество.

Потом заспорили о том, имеют ли право инвалиды претендовать на особые привилегии сравнительно со здоровыми. Солдат выступил в защиту здоровых. Долго и путанно говорил о праве здоровых защищать свои интересы.

— В чем, например, я провинился перед обществом, — сказал он, — что я до сих пор не имею своей комнатушки? Почему, например, мой сосед Робот получает отдельную комнату?! За какие заслуги?

— Дурак, — сказала Невеста. — Нашел кому завидовать! Робот старше тебя. Трудовой стаж побольше твоего имеет. Группой заведует.

— Дело не в этом, — вмешался Слепой. — Не надо опошлять проблему. Инвалиды суть продукт жизнедеятельности здоровых, а не особая раса или социальная группа, существующая наряду со здоровыми. Почему появляются такие инвалиды? Значит, общество здоровых как целое не является здоровым. Вот в чем суть дела! А жалкие подачки инвалидам — это лишь ничтожная доля запоздалой справедливости.