Я, конечно, сделал вид, будто не слышал того разговора. Наши отношения после этого нисколько не изменились. Но во мне после этого что-то треснуло, сломалось. Состояние тоски и отчаяния стало накатываться на меня чаще, стало мучительнее и продолжительнее. Где-то в глубине сознания (на заднем плане) стала шевелиться мысль о бессмысленности жизни и о самоубийстве.
Фюреру удалось получить место в целевой аспирантуре в Москве. Он намерен написать такую диссертацию, чтобы его оставили в Москве. А если не выйдет научная карьера, он женится на москвичке. У него там есть знакомая, которая согласна за приличные деньги вступить с ним в брак и устроить ему московскую прописку. Потом он с ней, конечно, разведется. Купит в кооперативе квартиру — за взятку это несложно. Отец обещал помочь. Гнить в нашем болоте он не хочет и не будет ни в коем случае. Люди со всех концов страны устремляются в Москву и устраиваются там. Так почему бы и нам, русским людям, не делать того же?! В конце концов, Москва — наш русский город. Почему мы его должны уступать украинцам, татарам, грузинам, евреям, азербайджанцам, казахам и прочим?! Я сказал, что это — неизбежная расплата за империализм. Он сказал, что он лично никакой ответственности за этот империализм не несет. И считает, что русские люди имеют моральное право конкурировать с другими за лучшее место на своей собственной территории.
На проводах Фюрера Солдат напился и оскорбил Фюрера, назвав его хапугой и карьеристом. Невеста попробовала урезонить его и увести домой. Но он оскорбил и ее, назвав ее шлюхой. Невеста в слезах убежала, ее не успели удержать. Остряк, при всех обстоятельствах сохраняющий выдержку и достоинство, уволок Солдата домой. Настроение было испорчено. Мы разошлись.
— Боже, сколько еще грязи в наших душах! — воскликнула Моралистка, когда мы со Слепым провожали ее до автобусной остановки.
— Почему же «еще»? — удивился Слепой. — Эта душевная грязь есть нормальный продукт нашей жизнедеятельности. Мы ее источаем, И в будущем ее будет еще больше.
Я сказал Слепому, когда мы остались вдвоем, что я на его месте женился бы на Моралистке. Она — хороший человек. И как женщина очень привлекательна. А без недостатков людей нет. Он ответил, что непременно женится, когда ему станет совсем невмоготу. Но не на Моралистке, а на какой-нибудь глупой и некрасивой стерве. Почему? Чтобы потом развестись с ней без сожаления.
Нам со Слепым осталась последняя надежда — надежда на чудо.
Несколько лет назад слепая девочка, гуляя в лесу, внезапно прозрела и увидела якобы Матерь Божию. Зачем и как занесло слепую девочку в чащобу, куда и зрячие-то боялись ходить, осталось невыясненным. К месту, где произошло чудо, началось паломничество. Потом произошло другое чудо: перестал хромать известный на весь город пьяница, прозванный Хромым. Пропагандисты из общества «Знание» уверяли, что у Хромого только прозвище имело отношение к хромоте. Но им не поверили. На Святом Месте предприимчивые попы быстро соорудили часовенку, дав кое-кому солидную взятку. Захотелось и Слепому посетить Святое Место. Меня он выбрал в качестве поводыря, утверждая, что и мне этот поход будет полезен. Я сказал, что даже божественные чудеса имеют пределы. Одно дело — избавить человека от сомнительной хромоты, и другое дело — вернуть безногому ноги. Слепой согласился со мной и добавил, что для прозрения нужны по крайней мере глаза, которых у него нет. А все-таки вдруг там что-то есть?!
На обратном пути Слепой сказал, что он узнал, почему люди стремятся в это Святое Место. Они поддерживают репутацию Святого Места не потому, что там выздоравливают, а потому, что туда ходят как на светлый праздник. Святое Место находится в самих людях. Нужна какая-то общепризнанная точка в пространстве, где заключенное в человеке Святое Место обнаруживает себя. Если, конечно, оно в нем есть. Сегодня он, Слепой, обнаружил, что в нем не осталось ничего святого. Я ответил, что если его теория насчет Святого Места верна, то и во мне тоже не осталось ничего святого.
На другой день Теоретик и Социолух зашли ко мне в кабинет. Я им рассказал о походе в Святое Место. Они посмеялись. Теоретик сказал, что теория Слепого верна лишь в отношении примитивных индивидов, и посоветовал перестать играть со Слепым.
— Знаешь, в чем твоя фундаментальная ошибка? — спросил он. — В том, что ты ищешь реальное решение иллюзорной проблемы. Надо перевернуть отношение: найти иллюзорное решение реальной проблемы. Зачем Слепому глаза? Видеть мерзость бытия? Не стоит. Без глаз у него есть хоть какое-то алиби. А страдания здорового человека мучительнее страданий уродов. Если урод, например, лишен любви женщины, это справедливо: он — урод. А если здоровый человек попал в такое положение, это несправедливо. Страдания Слепого суть результат нарушения закона адекватности самосознания индивида его объективному положению и возможностям. Он для своего уродства слишком умен, слишком образован, слишком благоустроен. Его страдания искусственно культивированы. Оставь их ему. Без них ему будет еще хуже.
Потом мы заговорили о пороках и добродетелях. Теоретик и на сей раз развил целую теорию. Он сказал, что можно жить с тайными пороками, но нельзя жить с тайными добродетелями. Пороки рано или поздно вылезают наружу сами, добродетели же — никогда. Добродетели и вырабатываются с таким расчетом, чтобы их видели. И потому их замечают с трудом. Пороки же стремятся скрывать, и потому их легко замечают. Пороки естественны, потому их скрывают. Добродетели искусственны, потому их обнажают. Добродетели возникают тогда, когда отсутствует возможность предаваться пороку, когда силен страх наказания за порок и когда они хорошо вознаграждаются. Порок сам по себе есть вознаграждение. Добродетель же ищет вознаграждения вовне. Добродетель навязывается силой, порок приходит без усилия. Добродетель есть карабкание вверх, порок есть падение вниз.