— Сегодня, — ответил я.
Солдат пришел домой поздно вечером основательно пьяный. Привел с собой какую-то девчонку. Попросил меня уступить ему комнату на пару часов. Я ему что-то сказал насчет Невесты. Он сказал, что «она тоже не теряется». Я сказал, что моя комната не бардак. Он сказал, что я его не понимаю, так как я якобы импотент. Я его вытолкнул из комнаты. Он ушел с девчонкой, ругаясь нехорошими словами. Мне показалось, что девчонка тоже была пьяна.
Мать Солдата слышала, конечно, нашу беседу. На другой день она из-за какого-то пустяка накинулась на меня с бранью. Ни с того ни с сего она заявила, что я не просто импотент, а вообще лишен «этой штуки». Солдат решил проверить, так ли это. Для этого он соскреб краску со стекла окна, выходящего из ванной на кухню, чтобы подглядывать за мной, когда я моюсь в ванной. Но тумбочка, на которую он взобрался, сломалась, и Солдат упал, сильно ударившись о раковину. Меня же он обвинил в том, будто я специально раскачал тумбочку, чтобы она сломалась.
Такого рода мелкими грязными сценками наполнена вся наша жизнь. Я не придаю им особого значения. Я к ним привык. А главное — я знаю, что людям свойственно вымещать накопившуюся злобу на ближних. Через день в квартире у нас снова восстановился мир. Извинения Солдат, конечно, не попросил — у нас это вообще не принято.
Есть у нас в городе комплексный научно — исследовательский институт, в котором занимаются проблемами бионики, применяют кибернетические идеи и методы в физиологии и психологии и делают многие другие очень модные вещи, включая парапсихологию. Совершенно случайно я узнал, что в институте уже десять лет существует лаборатория искусственного зрения или заменителей зрения. Две недели мы со Слепым безуспешно пытались прорваться в институт или хотя бы узнать имена сотрудников лаборатории. Один раз нас забрали в милицию, заподозрив в нас американских шпионов. Наконец я вспомнил про Агента. Он дал мне адрес и телефон самого заведующего лабораторией (я его называю Изобретателем). Слепого буквально трясло от возбуждения, когда я нажимал кнопку звонка квартиры Изобретателя.
Изобретатель нашему приходу не удивился — мы далеко не первые его посетители. Удивлялся он только тому, какими путями мы узнали его адрес. Их лаборатория секретная. Сообщать посторонним имена и тем более адреса сотрудников категорически запрещено. Я сказал Изобретателю, что это — большой секрет, каким образом становятся известными секреты. Моя шутка ему понравилась, он подобрел, угостил нас чаем и разговорился.
Да, он уже десять лет работает над созданием аппарата, заменяющего зрение. Основные идеи просты и очевидны: компенсировать отсутствие зрительных ощущений другими видами дистанционной связи организма со средой, включая звуковые и тепловые ощущения, электромагнитные волны, биотоки. Техническое же исполнение — дело необычайно сложное. Да, есть серьезные достижения. Они построили аппарат высокой степени чуткости. Если бы аппарат был компактным, то слепой человек мог бы перемещаться с ним в сравнительно простой среде со скоростью три — четыре километра в час с такой уверенностью, как если бы он был зрячим. Но, увы, аппарат пока еще очень громоздок. Нужна современная электроника, чтобы значительно сократить размеры и вес аппарата. Уже сейчас можно было бы уменьшить размеры его до величины школьного ранца, а вес — до десяти килограммов. Но на это нужны огромные средства, а не те жалкие крохи, какие им сейчас отпускают. Нужны первоклассные специалисты. Технология нужна такая, какой у нас нет. К тому же наши исследования засекретили до такой степени, что практически они прекратились совсем.
— Если мы сами не можем довести дело до конца, — сказал Слепой, — так надо сообщить ваши результаты американцам, японцам или немцам. Те наверняка купят патент за огромные деньги. Это же великое дело! Вам же памятник из золота поставят!!
— Не будьте наивным, молодой человек, — ответил Изобретатель, — мы лучше сгноим такое дело у себя, чем передадим другим. Конечно, это имеет какое-то военное значение. Но не в этом суть. Мне трудно вам объяснить… Я двадцать лет жизни целиком отдал этому изобретению. Иногда мне хочется от отчаяния покончить с собой…
Зашел Солдат. Сказал, что резервистов вызвали в военкомат, предупредили, чтобы никуда не уезжали. Кое-кого пошлют в «Афганщину» — так теперь называют Афганистан.
— Но ведь мы собираемся выводить войска из Афганистана, — удивился я.
— Одни выведут, другие введут. Числом будет меньше, а по мощи сильнее. Это же младенцам понятно.
— А ты не боишься, что тебя пошлют в Афганистан?
— Если пошлют, буду воевать как все.
— И будешь стрелять?
— Конечно. На то я и присягу давал.
— В кого?
— В кого прикажут.
Этот разговор заставил меня задуматься над мотивами поведения наших людей. Я много ночей подряд анализировал мое собственное поведение и поведение моих знакомых. И к своему величайшему удивлению, я не нашел в нем места ни для каких категорий морали. Наше общество вообще уже сложилось в формальный, машинообразный механизм. Поведение общества в целом, всех его частей и всех граждан определяется у нас системой формальных правил. Нас с детства приучают и принуждают соблюдать эти правила. Мы общими усилиями приучаем и принуждаем друг друга поступать в рамках этих правил. Все остальное, включая идеологию, пропаганду и карательные органы, есть лишь средство научить нас и заставить жить по правилам, которые уже выработались у нас и выработались навечно. Солдат абсолютно прав: мы будем делать то, что нам прикажут, ибо те, кто нам приказывает, и те, кому приказывают, действуют по одним и тем же правилам, каким они обучены, и ни по каким другим, о которых они могут знать, но следовать которым они не приучены. И все те бунтарские разговоры, которые мы ведем иногда, суть пустые звуки, нисколько не разрушающие систему правил, в рамках которых мы кривляемся и извиваемся. И мое личное сражение, кажущееся мне моральным явлением, на самом деле целиком и полностью укладывается в рамки поведенческих норм общества. Я подобен Дон Кихоту. Только в отличие от него я сражаюсь не с ветряными мельницами, а лишь с их призраками.